— Знаешь… — интонаций в шепоте по-прежнему не было, но я все равно ощутила его растерянность и отрешенность. — Я сначала очень хотел отсюда вырваться. Место здесь хорошее, но я устал от однообразия.

— Ну конечно! Давай выбираться!

— …а потом понял, что не хочу.

— Как же так? Это из-за… нее?

— Тебе рассказали о моем Большом Позоре? Нет, там я просто попался на удочку хищнице, как полный кретин. Мне некуда возвращаться. Меня не ждет там ничего хорошего.

— Как ты можешь так говорить! У тебя отличные друзья. Ты даже не представляешь, что нам пришлось устроить, чтобы я смогла до тебя добраться. Мы работаем круглые сутки все вместе, как единая команда, только чтобы тебя спасти.

— Да не надо меня спасать. Мне и здесь хорошо. Знаешь, здесь можно летать даже без движителя. Рук и ног у нас нет, но здесь хватает лишь твердого намерения. Смотри.

Он проталкивается сквозь стенку домика, и я перестаю его видеть. Но почти тут же он показывается в окне — все та же полупрозрачная сущность. Он летит над землей по саду мимо своего домика, мимо цветов и деревьев и при этом смеется от счастья. Смех шепотом, без интонаций, воспринимается откровенно жутко: так мог бы смеяться улей разумных пчел. И вот Торик снова просачивается — теперь внутрь — и зависает рядом со мной. Все это время толстый мальчик на скамейке продолжает играть.

— Видела? Наконец-то все сбылось! Теперь все именно так, как у меня уже много раз было во сне. Я лечу над дорожкой, над кустами сирени, бесплотный и невесомый, мне даже дышать не нужно.

— Чувствуешь себя Суперменом?

— Ну… практически да!

— И вот это — твой рай?

— Ну… — повисает неловкая пауза. — Я попал сюда почти случайно. Мне просто хотелось спрятаться, укрыться в глубине. И это место… ну уж точно не хуже других.

— Торик, но это же все ненастоящее. Пойми, это лишь иллюзия, а не жизнь. И даже не вечная иллюзия. Потому что когда умрет тело, рассеется и путник. А душа твоя — да, она останется, вечная и неизменная. Будет вечный музей уже завершенной жизни. Музей, в который никто и никогда не придет.

— А мне все равно здесь нравится. Раз мне суждено остаться здесь, то пусть. Там меня никто не ждет. И я не жду ничего хорошего от своей жизни. Но раз уж ты пришла, Зоя, я прошу тебя: там, в реале, навести моих родителей. Передай им, что я… Ну, что я не умер, а просто ушел далеко-далеко. Но я все равно здесь помню их и люблю. Скажешь?

— Ты сам скажешь, когда вернешься.

— Я не верну-у-у…

Стены домика становятся прозрачными, тают, исчезают. Олег, как ты не вовремя! Я ведь так и не успела сказать ему самое главное. А меня уже протаскивает через сад, правда, теперь как-то медленно и неуверенно. Настолько неспешно, что я успеваю увидеть множество сценок из жизни Торика в Кедринске, каких-то людей, события, обрывки разговоров, цветы, цвета, запахи, прикосновения…

Зову тебя, но крик исчез во мгле,

Ищу тебя, но только ты во сне.

Возврата нет, а я ищу твой след

На дне души моей, души моей…

(песня «Возврата нет» на слова Эшпая)

* * *

Ну почему, почему все так?! Я так старалась, через столько всего прошла, совершила немыслимое, а он просто не хочет уходить из своей уютной игрушки! Ему, видите ли, и так хорошо! А нам каково знать, что скоро потеряем друга навсегда? А мне… Ладно, я сама еще толком не разобралась, что я чувствую и чего хочу. Тем более сейчас, когда вся жизнь посвящена единственной цели. Столько усилий, и все напрасно. Грустно и даже обидно.

Сейчас бы поскорее вынырнуть и не тратить времени зря. Но нет. Похоже, что-то пошло не так. Олег тащит меня нестерпимо медленно, словно нарочно растягивая пытку. И даже паровозный гудок не слишком помогает. У души при перемещении в обратную сторону внезапно возросло «сопротивление движению»? Кто знает. Честно говоря, возможны и сотни других причин. А пока вместо полета через чужую душу я мучительно пробираюсь сквозь воспоминания Торика, получая при этом то, чего уж точно никак не хотела.

Вот банда уличных мальчишек увлеченно бьет его, а я на себе чувствую каждый удар, ощущаю его страх и унижение. Вот он читает, читает и снова читает книги, а я продираюсь сквозь лес воспринимаемых им букв, едва успевая отмахиваться от возникающих при этом образов. Вот он учится плавать, а я забываю, что сама плаваю прекрасно, и натужно учусь вместе с ним. Вода попадает то в глаза, то в нос, а под водой ничего не видно, кроме светло-зеленой мути.

Моя/его нога кровоточит от пореза острым краем ракушки. Я падаю и падаю с велосипеда и все никак не научусь на нем ездить. Я пожираю сгущенку целыми банками, стащив ее из бабушкиных запасов, а потом страдаю от несварения. Десятки сцен разговоров и совместных занятий с парнем, слегка напоминающим Семена, Викиного брата. Может, это он и есть? Взрослым я видела его всего раз, да и то все мысли тогда были о другом, а в юности он выглядел довольно симпатичным и уверенным в себе.

Красивая девушка играет мне/ему на пианино. Симпатичная девушка решает со мной/с ним задачки. О, вот это уже интересней. Жаль, не успела рассмотреть учебник. Строгая и авторитарная учительница дает ему уроки жизни и поведения, при этом бессовестно отчитывает и унижает. Я в шлеме еду на мотоцикле, ухватив за бока взрослого парня, а он, за рулем мотоцикла, еще успевает со мной разговаривать. Байдарка. Лыжи. Велосипед. Бесконечные походы и подъемы на горы. И этот человек говорил мне, что неспортивен?!

Женщина рассказывает ему/мне о лекарствах. Пожилая женщина в очках снимает мерку, будет вязать мне/ему свитер. Очень много сцен еще с одной женщиной, видимо, его мать, хотя я ни разу ее не видела. И все это я проживаю, ощущаю, впитываю, а оно никак не кончается. Дайте мне уйти! Нет, мне интересно узнавать новое про его жизнь, но не в таких количествах и не так плотно! Сейчас главное для нас — его вытащить.

Все, хватит, больше не надо. Паровозный гудок. Еще гудок. Люди, события, места, ситуации, смех, слезы, любовь, страх, боль, радость. Кадры. Кедры. Метры. Ветры. Вспышка-ожог. Нырок-запах корицы. Ощущение пальца, уколотого иголкой, и хорошо прожаренный пельмень… Вот и все. Я в космосе. Какое счастье!

* * *

Стручок не понимал, что происходит. Система вроде работала, но как-то нестабильно, рывками. Лепестки Зоиного индикатора метались, как голова эпилептика со стажем. В терминах водителей Стручку казалось, что его «автомобиль» идет юзом. В итоге Зоя-путник еле ползла, хотя расчетное время погружения давно вышло. Сама Зоя-тело — он взглянул еще раз — дышала тяжело, хмурилась, поджимала губы. Ее глаза под закрытыми веками быстро двигались. Мозг явно обрабатывал информацию. Прядка упала прямо на веко и щекотала его, добавляя дискомфорт. Убрать бы, но ведь обещал не прикасаться. И не важно, спит она или нет — обещал, значит, сделает.

Так, пробуем еще раз. Вывели все векторы на нуль, и теперь плавненько и осторожно ведем путника куда надо. Пару секунд точка на экране послушно движется в заданном направлении, а потом опять начинает дурить и скакать как ненормальная. Да что там такое у Зои творится?

* * *

Как все медленно, мучительно медленно… Олег в последнее время разгонял меня до почти космических скоростей, и я избаловалась. Не понимаю, насколько мои ощущения сейчас объективны. Действительно ли я путешествую часами, или мне так кажется? Мы не зря условились не делать погружения слишком длинными. Вегетативная система человека «держит оборону» сколько может, а потом отказывает. Когда мы забирали Торика после нескольких суток погружения, он пахнул, скажем, не лучшим образом. Хорошо, что им занимались врачи. А вот если подобное случится со мной, да еще при чужом мужчине, я просто не вынесу позора!

Ой. Кажется, у меня появились более насущные проблемы. Я снова чувствую чье-то присутствие. Какая глупая я была еще совсем недавно: думала, а вдруг это Торик. Теперь я точно знаю, как выглядит и ощущается настоящий Торик. А это… чужеродное и враждебное. Злое. Но при этом маскируется. Как комары или пиявки — творят явное зло, пьют твою кровь, но так ловко, что первые секунды этого даже не замечаешь. Если бы еще не жужжали, кто знает, чем бы все обернулось.